Поиграем в приворот (начало в предыдущем посте)
Позже я снова забеременела и родила мальчика. И сын стал для меня самым любимым человеком на земле. Столько нежности, ласки и любви, как от него, я не получала ни от кого. Дочек я особо не любила, да и они больше к папке всегда тянулись, а не ко мне. А вот Егорка, сын, он был для меня. После его рождения началась моя вторая жизнь, я расцвела и была счастлива.
После рождения Егорки я начала постоянно беременеть и терять детей. Выкидыш за выкидышем. Один за другим. Я уже просила мужа успокоиться с детьми и не рожать больше, но он как полоумный твердил мне, что чем больше детей, тем лучше. И я не могла отказать.
А как по мне — много детей только хлопот прибавляет, а не радости. Мамаша из меня получалась так себе. Ну какая уж есть, обратно не залезть.
Когда Егорке было пять лет, я снова забеременела. Носила ребенка легко, бегала везде, даже не замечая живота. Я была уже почти на сносях и все равно делала всю работу по дому.
В одну из ночей я опять увидела Любу во сне. Она просто стояла и смотрела на меня. А потом кивнула и исчезла. Я проснулась в поту, мне вдруг резко стало холодно. Я пошла в баню — там было еще тепло после вечерней топки. Разделась, легла на полок и почувствовала, что рожаю.
Резкие схватки одна за другой волнами накрывали мое тело. Я одурела от боли, встала на четвереньки и начала раскачиваться. Казалось, что боль не прекращается, и все мое тело — это одна сплошная схватка. Я не знаю, сколько прошло времени и почему я не позвала никого на помощь. Была ночь, и я, видимо, слетела с катушек.
Я стиснула зубы родила ребенка одна в банной полутьме. Он вывалился из меня на полок, завопил. Я взяла его на руки и легла на спину, вздохнув с облегчением. Особо любоваться малышом у меня не было ни сил, ни желания, ведь и материнского инстинкта у меня не было.
Потом я родила послед и встала на ноги.
Обмыла ребенка в тазу и посмотрела на него внимательней... о господи! Ребенок родился с уродством: его ноги были срощены между собой. Я держала ребенка на ладонях и разглядывала его. Он был красным, опухшим и совсем некрасивым. Будто чужой инопланетянин. Ну куда тебя такого? Для чего ты тут мне нужен, инвалид и урод? Кстати, это был мальчик.
Я была в каком-то послеродовом тумане, обессилена и лишена чувств. Я перестала соображать и двигалась на автопилоте. Кажется, я вообще была как в трансе. Люба стояла перед глазами и тянула мне свои руки. Я шептала ей:
— Уйди, уйди, уйди.
Я морщилась и жмурилась. Не желала ее видеть, поэтому опустила ребенка в таз с водой и держала его там, пока он не перестал дышать. А потом достала обмякшее тело и завернула в тряпку. И только тогда Любка исчезла из моей головы.
Я оделась и пошла домой. Разбудила мужа и велела утром колотить гроб. Ощущала ли я что-то? Ничего. Я ничего не чувствовала, выпила стакан водки и легла спать.
Егорка первым обнаружил мертвого новорожденного брата, завернутого в тряпку вместе с пуповиной и последом. И это нанесло ему непоправимый вред. Сначала он завизжал, испугался, а потом долго плакал. После похорон он начал заикаться и все больше стал походить на отца.
Егорка стал липнуть ко мне день и ночь. Ходил за мной по пятам, просился на ручки и бесконечно ныл. Я орала на своего любимого мальчика от бессилия и злости, потому что это было невозможно. Я шлепала его по заднице и по рукам, когда уже не могла сдерживать гнев, а потом ненавидела себя за свою слабость. Ненавидела и оправдывала себя одновременно. Потому что если не оправдывать себя, то можно сгореть со стыда и от чувства вины.
Через два года Егорка пошел в школу. Учился он хуже всех, был хилый и слабый. Отец его лупил за каждую двойку, а я... а я просто пила, потому что у меня внутри поселился демон. Демон просил алкоголя, потому что в трезвости он очень бесновался. Демон бил меня по башке изнутри, называя убийцей, предательницей и недостойной жизни. Если бы не алкоголь, я бы давно утопилась или угорела в бане, наказывая себя за свои деяния. Но мне нельзя умирать — у меня муж, дети, хозяйство.
А когда я выпивала, то ржала на весь дом. Я была веселой выпивохой, которая могла только лежать, завернувшись в одеяло, в пьяном угаре обзывать всех проходящих мимо и ржать над своими собственными шутейками. Кажется, такую жизнь можно было терпеть.
Когда Егорке было 14 лет, я опять увидела Любу во сне. На этот раз я осмелела, решила все ей высказать, подошла и стала кричать ей в лицо:
— Я тебе ничего не сделала! Он сам ко мне ушел, потому что ты гадкая! Ты гадкая и злая, поэтому он выбрал меня! Перестань забирать моих детей! Я не привораживала твоего жениха, это все неправда, неправда, неправда!
На что Люба ухмыльнулась и исчезла.
Я проснулась в плохом предчувствии. Душа моя металась и тревожилась. Я пошла к сыну, но Егоркина кровать была пуста. По моему телу пробежал холод, волосы на голове зашевелились от страха.
Я пошла, шатаясь, в сарай, потом в баню. В общем, там я его и нашла. Мой мальчик, мой Егорушка, болтался, повешенный. Я даже не вскрикнула, просто села на пол, а потом вальнулась в обморок.
Забрала третьего.
Как жить, когда все, что ты любила, уничтожено? Как жить, если вина и стыд не дают дышать?
Но я — баба-огонь, у меня много сил и большой зад, поэтому я ни за что не подам виду, что мне больно или грустно. Внутри меня может быть пожар и психбольница, но внешне я буду спокойна и отстранена. Да, лицо при этом может застывать в странных гримасах, и морщины могут образовывать маску ужаса на коже, но мне все равно.
А еще мне очень помогает жить веселый выпивший муж. Мы вместе, вдвоем гуляем по деревне навеселе и угощаемся у всех соседей по немножку. А потом вместе валяемся у печки. Мы вообще все вместе делаем, и я ненавижу его еще больше. Ненавижу, если он ко мне прикасается или говорит мне что-то.
Эх, лучше бы он помер вместо моих детей. Хотя было несколько раз, что он мог умереть, но почему-то выжил. То с крыши свалится, то ногу рассечет себе. Столько крови он мне выпил, кошмар! И все живет, окаянный.
Дочка старшая скоро вышла замуж и стала жить на соседней улице. Я не ходила к ней, потому что она меня стыдилась. Стыдилась, но внучку приводила регулярно, так как оставить ее было не с кем.
Внучку я любила. Ну как любила. Я ей постоянно говорила, что я ее люблю. Мне казалось, что слова любви — это и есть любовь. А именно к внучке я чувствовала особо нежные чувства. Почти такие же, как к Егорке. Но, конечно, не такие.
Я всегда Сонечке оставляла и конфеток, и печенюшек, и кукол разных покупала. Серега тоже внучку любил. Он и дочек любил. И вообще, под старость лет я, пережив все свои потери, стала по-другому на него смотреть. Хороший он все-таки, родной.
Внучка была забавная, она задавала необычные вопросы и очень внимательно слушала ответы. Она была спокойным ребенком, с которым просто было приятно быть рядом. Сонечка была нашим маленьким ангелочком. Ребенком, который выжил. Впрочем, Люба забирала только мальчиков, поэтому все по правилам.
Дочь скоро забеременела вторым ребенком, но беременность замерла. А я по уже отработанному сценарию узнала об этом заранее — во сне от Любки. Если честно, я очень обозлилась. Я была ужасно зла. Потому что я думала, что уже рассчиталась с долгами, но ей все было мало. Ох и Любка жадная гадина. Ух гадина!
Дочь положили в больницу, а Сонечку с утра привели к нам. Я не находила себе места от злости и решила действовать. Собрала сумку, взяла внучку за руку и мы пошли на автобусную станцию.
Потом мы долго ехали до моего родного села с пересадками, устали и вспотели.
До кладбища добрались уже почти под вечер. Любкину могилу я нашла очень быстро, она вся заросла и была похожа на сухой веник. Я встала перед могилой и стала кричать на нее:
— Отстань от моей семьи, Любка! Ты просто тварь мертвая! Я тебя ненавижу! Как тебе не стыдно забирать наших детей на тот свет?
Я колотила оградку кулаком, грозила ей и пинала воздух. Я так гневалась! Мое сердце стучало, кровь кипела, а кости гудели. В голове стоял шум. А потом я села на корточки и зарыдала. Зарыдала от бессилия и злости. Сонечка подошла ко мне и стала гладить меня по голове. Она говорила мне своим детским голосочком:
— Не плачь, баба Люся. Не плачь.
А я все плакала и плакала. И чувствовала, как маленькая ладошка моей внучки гладит меня по волосам.
— Я не отдам тебе никого больше, не отдам! Это все мои дети, а не твои. Я не отдам! Они мои! — кричала я Любке.
Я причитала и рвала траву на могиле, ползая по ней на коленках. Да, я выглядела, как полоумная бабка. Ну и что?
— Баба Люся, а почему Любка забирает твоих детей? — спросила Сонечка, когда я перестала плакать и просто сидела на месте.
Я вздохнула. Я ни за что на свете не хотела признаваться в том, что это я Любаньку сгубила. Но отступать уж было некуда.
— Виновата я перед ней, Сонечка, — тихо сказала я не поднимая головы.
— Так попроси прощения. Ты же меня сама учила, что если провинился, то извинись, и все будет хорошо.
Я посмотрела на внучку, а потом на фотографию на памятнике. Потом снова на внучку. Слова извинения застряли в моем горле. Я не могла их произнести, не могла. Моя гордыня, как тяжелая шапка, давила мне на голову, и из-за нее я не могла покаяться перед Любой. Перед Любовью.
А ведь я предала саму Любовь из-за своей никчемной зависти. Из-за зависти и злости. Из-за зависти к ее запаху, к ее женственности, к ее счастью. Господи, какая же я дура! Какая же дура!
— Прости меня, Люба, — еле слышно прошептала я, — прости. Я так завидовала тебе! Прости меня, — громче сказала я.
Сонечка взяла меня за руку.
А я начала рыдать. Громко и протяжно.
— Прости, Любааааа!
И в этот момент я почувствовала такое тепло в районе спины. Как будто ко мне прикоснулся ангел и согрел мое холодное сердце. Мне стало так спокойно. Я вытерла слезы, встала, взяла внучку за руку и мы пошли домой. Ну, вернее, не домой, а к сестре проситься на ночлег.
Нас без проблем пустили, приютили, накормили. По утру я вновь пошла на могилу к Любе, покрасила памятник и оградку, посадила цветочки и зажгла свечку. Солнце светило ярко, и погода была ясной и теплой.
Я спела Любе песню, сидя у ее могилы. Ту самую, которую мы с ней все время пели в детстве. Спела, поплакала. А потом мы с Сонечкой уехали домой.
С тех пор в нашей семье что-то изменилось. Стало больше света и добра. Младшая дочь родила сына, и Люба мне больше не снилась.
Вот такая история была написана по мотивам прожитых ролей на расстановках. Я собрала несколько ролей и соединила их в одну историю, которая, на мой взгляд, получилась поучительной.
Хотя лично я в привороты особо не верю. Вернее, не так. Я знаю, что они существуют, но привороты, как и порчи, не действуют на добрых людей.
Я испытывала на себе 2 раза действие приворота, и я знаю, что они ко мне прицепились только потому, что во мне было достаточно много злости, на которую приворот был легко накинут, как лассо на крючок. И поэтому если не врать себе и не иметь за душой негативчика, то никакие порчи и привороты не прицепятся. Да и людям будет неинтересно играть в порчи и привороты с теми, кто не на их волне.
А пока в душе есть зло, то игры в магию продолжаются.
